Смерть как социокультурный феномен

Во все времена человеческий разум стремился постичь проблему смерти: опыт ее осмысления есть в мифологии, религии, философии и искусстве. Более всего людей интересовала не процессуальная, а таинственная сторона этого явления, «диалог» человека со смертью. Древние изначально считали умирание естественным завершением жизни и не воспринимали его со страхом или отторжением. Такое эмоциональное наполнение проблемы сформировалось в ходе эволюции мифологического сознания. Это отмечает Ф. Ариес в своей теории пяти этапов восприятия смерти (от «прирученной» к «перевернутой»).

Смерть как социокультурный феномен

В архаических культурах известна практика олицетворения и «обмана» Смерти (например, в период эпидемий целые семьи притворялись мертвыми, чтобы, заглянув в их дом, Смерть подумала, будто уже побывала здесь, и обошла это место стороной). В качестве защиты и оберега люди нередко носили с собой атрибуты, используемые в похоронных обрядах.

У всех народов существуют мифы, связанные с образом смерти, так или иначе объясняющие ее происхождение (Танатос у греков, Мара, Карачун у русских, Хель у скандинавов, Иум-цек, Кан-нич у майя). В зависимости от религиозных представлений смерть понимали по-разному. В античности отличали обыкновенных людей (смертных) от бессмертных богов. Христиане воспринимали смерть в контексте «спасения», «преодоления смерти», «бессмертия», полагая, что именно загробное блаженство «составляет основу религиозной надежды» [1]. Скандинавы связывали это с гибелью всего мира в результате битвы богов с хтоническими чудовищами [2]. Мифология индейцев Центральной Америки (в том числе и майя) рассматривала загробное существование человека как результат его внутренней отваги и бесстрашия; умерший должен был пройти мно- жество препятствий, прежде чем получал возможность рассчитывать на место в одной из девяти преисподних [3].

Феномен смерти на разных уровнях присутствовал во всех природно-жизненных циклах (годовое коло, земледельческие работы, обряды инициации и т. д.), по этой причине конец всегда был тесно связан с идеей начала, «воскресения». Протосюжетом самого известного человечеству мифа – об Иисусе Христе – является ветхозаветная история пребывания Ионы «во чреве кита три дня и три ночи» (Матф. 12; 40). Предание о заглатывании и последующем изрыгании героя чудовищем весьма распространено в традиционных культурах. Эта тема прослеживается в финно-угорской «Калевале» (мудреца Вайнямейнена заглотила дочь Туони, главного божества в царстве мертвых), финской мифологии (кузнец, чтобы жениться на любимой, вынужден пройти через зубы страшной ведьмы), мифах Полинезии (героя Мауи съедает его бабушка Ночь: полинезийцы считают, что гибель этого персонажа сделала людей смертными). Подобный же сюжет присутствует в обрядах инициации некоторых регионов Новой Гвинеи, Сьерра Леоне, Либерии и др. Здесь бытует традиция ритуального помещения инициируемого человека в конструкцию, напоминающую крокодила, кита или рыбу. Как видим, наблюдается «общая для всех инициаций тема смерти с последующим воскрешением» [4]. В данном случае уместно говорить о двойном символизме: с одной стороны, чудовище, проглатывающее героев, символизирует смерть (его чрево – преисподняя); с другой – «спуск в брюхо чудовища означает возвращение в доформенное, зародышевое состояние существования» [7].

На тесную связь с мотивами смерти указывает, прежде всего, переходный характер обрядов инициации (вступление во взрослую жизнь, преображение в полноправного члена общества, брак и т. д.). Подобно смерти, в этот переходный момент человек «уничтожается в своем старом качестве» [5], «ликвидирует прошлое и ставит точку на одном существовании чтобы начать снова, возродившись в другом» [6]. Переход возможен благодаря посредникам, их функция – обеспечить развитие действа инициации, смешать свое и чу- жое в момент обряда. Это временное состояние хаоса помогает обновлению мира, способствует возведению инициируемого человека в новое качество (супруга, жреца, шамана и т. п.).

В целом известно, что любой коллектив во все времена выделял людей, обладающих способностью общаться с потусторонним миром, вхожих в сферу чужого. По А. К. Байбурину, на принадлежность ритуальных специалистов сразу двум мирам указывало то, что они жили всегда на пе- риферии культурного пространства (река, околица), обладали особой внешностью, специфическими атрибутами одежды и отличной от других манерой поведения. К подобным специалистам относили не только шаманов, колдунов, знахарей, но и мельников, гончаров, кузнецов – людей, которые «водились с нечистой силой» по причине своего ремесла. Подобное отношение к кузнецам – пример преклонения перед Сварогом, небесным кузнецом, «сварганившим» (создавшим) весь наш мир. Посланцами из другого мира считались и некоторые животные, например, ворон.

В русской народной сказке посредниками между миром мертвых и живых были фантастические существа. Ярким персонажем такого рода является Баба-яга. От обычной сказочной ведьмы ее отличает наличие костяной (мертвой) ноги; в других источниках указывается косой (слепой) глаз – способность видеть им «другой» мир. Место проживания Бабы-яги – опушка леса (как указывалось, любая окраина в традиционных культурах считалась окном в другой мир), избушка на курьих ножках (словно в «подвешенном состоянии» – ни на земле, ни в воздухе). К Бабе-яге было сложно добраться, но так как она обладала тайными знаниями, испытания героя на пути и при встрече с ней всегда были залогом его победы над нечистой силой и возвращения невредимым.

Во многих культурах смерть воспринималась как освобождение от земной слепоты, получение возможности постичь тайны мира. Эти представления зачастую базировались на религиозных воззрениях. Практически любое вероисповедание гласит: смерть – это конец существования тела, но не души. Так, христианство и ислам утверждают существование Ада и Рая; языческая вера славян, как и ряд восточных религий (например, индуизм), отстаивает идею реинкарнации – эволюционного перерождения после смерти; некоторые религиозно-мистические учения (каббала) видят своей основной целью подготовку человека к концу жизни.

Проблема смерти – одна из ключевых и в философии, предмет пристального внимания Платона, Эпикура, Шопенгауэра, Ницше, Фрейда, Ариеса и др. Тяготение к этой тематике, ярко выраженный в искусстве эпохи романтизма интерес к мистике, культ чувственного переживания личности привели к идее «очарования смертью», к восприятию ее как награды (С. Кольридж, Дж. Китс, У. Блейк, Э. По и др.). Во второй половине XIX века в этом плане характерно творчество Ш. Бодлера («Цветы Зла»).

Постмодернисты рассматривают смерть как «социальный феномен, требующий рационального восприятия и осмысления», поскольку современный человек «постулируется в мире осознанием собственной смертности» [7]. В XX – начале XXI века появляются такие «певцы смерти», как Харуки Мураками (автор многочисленных литературных произведений, пронизанных суицидальной тематикой) и «икона» готической субкультуры Тим Бёртон, нашедший способ позитивного преподнесения данной проблемы в фильмах «Битлджюс», «Труп невесты».

В кинолентах Т. Бёртона, названных сценаристом М. Макдауэллом «приятными фильмами о смерти», оказавшиеся «по ту сторону добра и зла» герои предстают счастливыми и беззаботными. Соответствующая концепция передана и в цветовом решении: реальная жизнь выглядит практически «черно-белой», а в сценах загробного мира используются яркие насыщенные краски. Такой подход к проблеме характерен для всей современной готической традиции. В большинстве случаев Бёртон изображает смерть с определенной дозой юмора (один из способов борьбы со страхом – смех). Суть своих фильмов этот режиссер сравнивает с символическим содержанием праздника Хэллоуин: «Бывает страшно, но при этом и смешно. Никто ведь не собирается напугать кого-то до смерти. Наоборот, хотят, чтобы люди получили удовольствие от своего испуга» [8].

Музыкальное искусство (особенно последней трети XX века) также отмечено растущим интересом к идее смерти. Это выражается в тенденции к созданию так называемых in memoriam – произведений, сконцентрированных на выражении скорби и светлой памяти по ушедшим. Подобная музыка занимает большое место в творчестве А. Шнитке, Г. Канчели, Ю. Фалика, С. Слонимского, Ю. Буцко и др. Как указывает Т. Андрущак, такая музыка, отрицая субъективность переживания, «становится утверждением очищающего, гармонизующего значения скорби жизнеутверждающего оптимистического мировоззрения» [9].

Это свидетельствует о том, что тема смерти в мифологическом, религиозном сознании и в искусстве может иметь символику пугающего, трагического или счастливого, прекрасного. Любой из подходов органичен, если не нарушается этическая сторона вопроса. Вместе с тем важно, что наиболее существенным оказывается не мрачное негативное представление о смерти, а осмысление ее в качестве неотъемлемой части жизни.

Автор: Рыльская Т. П.

Источник: Cyberleninka

Фото: pr0gramm.com

Опубликовано

Июль, 2024

Продолжительность чтения

Около 1-2 минут

Категория

Социальная психология

Поделиться

Получите больше информации

Подпишитесь на нашу новостную ленту и получите важные сведения о своем здоровье